В 1969 году Франция подарила миру песню, которая изменила представление о допустимом в поп-музыке. Скандально известный трек «Je t’aime… moi non plus», исполненный Сержем Генсбуром и Джейн Биркин, был настолько откровенным, что его запретили в эфире во многих странах — но это не помешало ему занять первое место в британском чарте, пишет Far out. Как Генсбуру это удалось — и почему его песня до сих пор считается самой эротичной в истории поп-культуры?
От «уродства» к эстетике эпатажа
Серж Генсбур был человеком, который умел превращать недостатки в стиль. Он однажды сказал: «Уродство, в каком-то смысле, выше красоты — оно долговечно». Сигарета, вечно висящая на его губах, стала его неотъемлемым атрибутом, а образ — вызывающе асоциальным. Генсбур бросал вызов всему: жанрам, морали, ожиданиям.
Начав с традиционного французского шансона, к середине 60-х он ушёл в сторону рок-н-ролла с эротическим налётом. Именно тогда начался его путь в статус андерграунд-иконы, где творчество становилось не просто музыкой, а манифестом — грязным, провокационным и соблазнительным.
Как родился «запрещённый» хит
Песня «Je t’aime… moi non plus» изначально была записана с Брижит Бардо. Но, опасаясь общественной реакции, актриса настояла, чтобы её версия не была выпущена. Тогда Генсбур предложил записать композицию своей новой возлюбленной — молодой британской актрисе Джейн Биркин. Биркин позже призналась, что согласилась из чистой ревности к Бардо: «Я не хотела, чтобы он снова записывал эту песню с другой красавицей в телефонной будке. Когда он предложил мне — я сразу согласилась», рассказывала она журналу Vogue.
Результат превзошёл ожидания: их совместная версия, наполненная вздохами, стонами и полунамёками, стала не просто песней, а революцией в культуре. Радиостанции отказывались её ставить, в Италии трек был запрещён Папой Римским, а BBC наложила полный бан. И всё же в Великобритании песня взлетела на вершину хит-парадов — вопреки всему.
Эстетика секса — или антиэстетика?
«Je t’aime… moi non plus» звучала как аудиоверсия постельной сцены: томные голоса, бархатистые полутоны, и всё это — в обрамлении барочной поп-аранжировки. Люди покупали пластинку не только из интереса к музыке — это было нечто большее: вызов, табу, тайный опыт.
Песня стала неофициальным гимном сексуальной революции. Её интимность не имела аналогов в популярной культуре того времени. Даже сегодня её трудно включить вслух без смущения — она будто создана для прослушивания в одиночестве, в наушниках.
Биркин, Генсбур и наследие свободы
Песня сделала Джейн Биркин звездой — не просто очередной «девушкой из обложки», а артисткой, чья сексуальность стала её собственным инструментом, а не объектом мужского контроля. С Генсбуром она продолжила сотрудничество на протяжении всего 1970-х годов. Даже после их расставания в 1980 году, он продолжал писать для неё музыку. Их отношения остались тёплыми до самой его смерти.
Биркин вспоминала позже: «Это было лестно — иметь, возможно, самые красивые песни французского языка, написанные для тебя. Но сколько во мне было таланта? Наверное, не так много». Однако именно она помогла создать эпоху — эпоху, в которой женская сексуальность стала частью культурного высказывания.